Все чаще ко мне приходили невеселые думы. На душе было тревожно и сумрачно. Я не мог найти объяснение тому, почему над честными людьми, которые добросовестно занимались воспитанием наших детей, нависла угроза ареста. Я чувствовал, что и Аббасзаде теряется в догадках о причинах, заставлявших Кюрана Балаева так злобствовать.
Однажды мне принесли записку от Керима.
«Браток! Хочу тебе сообщить, что Авез Шахмаров в прошлую ночь был в нашем селе. Он вооружен и скрывается. Напившись пьяным у своего родича, послал его ко мне, чтобы передать, что, если ему останется жить один час, все равно успеет убить меня. И обвиняет в том, что я разрушил его очаг, клянется оставить моих детей сиротами.
Хотел прийти к тебе сам — не удалось. Сегодня снова шесть человек из числа дружков Авеза не вышли на работу. Они каждый день выдумывают новые предлоги. Их наглости нет предела. Прошу тебя, поговори с Аббасзаде насчет оружия! Я не из трусливых, но Шахмаров и его дружки грозят мне расправой!
Твой брат Керим».
С письмом в руках я ворвался в кабинет к Аббасзаде. Не говоря ни слова, он тут же позвонил Балаеву и велел срочно явиться к нему.
— Предупреждал я твоего друга Нури Джамильзаде, чтобы поторопился арестовать в Гарадаглы проходимца счетовода, когда ты позвонил из Аскерана! Упустили мы его тогда из-под самого носа!
— Нури говорил, что Авеза спугнули нарочно люди Кюрана Балаева.
И тут в кабинет вошел Балаев.
— Что нового слышно о счетоводе Шахмарове? — спросил Аббасзаде, оставив без ответа его приветствие.
— Мне сообщили, что вчера его видели в Зардобе, но задержать не удалось.
— У вас ошибочные сведения, Балаев. Его видели сегодня ночью в колхозе «Инглаб», где он пьянствовал.
— Быть этого не может!
— По-вашему, не может быть, а по моим данным он там был.
— От кого исходят сведения?
Но Аббасзаде, не ответив, нахмурился и сердито задал новый вопрос:
— Выдали вы оружие председателю колхоза «Инглаб»? Я вам уже давно об этом говорил.
— К сожалению, еще нет.
— Почему?
— Я смогу это сделать дня через три, не раньше. Он у нас на очереди первый.
Я поднялся и закрыл дверь на крючок.
— Товарищ Аббасзаде, у меня есть кое-какие вопросы к Балаеву, хочу их задать при вас, а вы послушайте.
— Спрашивайте.
— Заместитель начальника районного отдела ГПУ утверждает, что я готовил учителей к националистической пропаганде. Есть ли у него доказательства, что это так?
— Есть!
— Пусть и товарищ Аббасзаде знает о них! Говорите же! — Вы помните, что рассказывали мне о Гасан-беке?
— Могу повторить!
— Вот-вот! Вы защищали и продолжаете упорно защищать человека, который был арестован как ярый националист и мусаватист!
— Какое это имеет отношение к учителям? Они о Гасан-беке не слышали, а я знал его, когда был мальчишкой, двенадцать лет назад!
Балаев не удостоил меня ответом. Мы переглянулись с Аббасзаде, и я снова накинулся на Балаева:
— Как это получается, что к вам обращается за оружием председатель колхоза, коммунист-двадцатипятитысячник для защиты от вооруженных до зубов бандитов, а вы отсылаете его ни с чем?! Ему угрожают убийством, известно, где прячутся бандиты, а вы палец о палец не ударите, чтобы обезвредить наш район.
— Наглая ложь!
Аббасзаде протянул Балаеву письмо Керима:
— Вот, прочитайте!
— У страха глаза велики! Кериму кажется, что Шахмаров вчера был в «Инглабе». Но повторяю, что именно вчера Шахмарова видели в Зардобе, сведения надежные.
Я не выдержал:
— Предупреждаю вас при секретаре райкома: если хоть волосок упадет с головы Керима, отвечать будете вы лично!
Даже не посмотрев в мою сторону, Балаев поднялся:
— Разрешите идти?
— Вы не ответили Деде-киши оглы.
— Хотел бы я знать, что от меня надо заведующему агитпропа?
— А разве не ясно?
— Не понимаю!
— Так уж трудно понять?
— Наше учреждение автономно!
— Да будет вам известно, что ваше так называемое автономное учреждение верный помощник партии!
— Вот именно! И никто не смеет подвергать нас какому бы то ни было допросу!
Хотя Аббасзаде понимал, что разговор с Балаевым ни к чему не привел, он резко сказал:
— Вы правы, но с вами говорит секретарь райкома! Вместо того чтобы отвечать по существу, вы спешите уйти, товарищ Балаев.
— Я не люблю споров, товарищ Аббасзаде. И непременно учту ваши пожелания. — И ушел.
* * *
Чтобы поднять боевой дух районной интеллигенции, мы решили провести обсуждение пьесы Джафара Джабарлы «Алмас», запланированное еще совместно с директором педагогического техникума. К сожалению, проводить обсуждение пришлось в отсутствие директора.
В газете «Колхоз седасы» («Голос колхоза») мы поместили объявление о предстоящей встрече с писателем. Доклад о творчестве Джафара Джабарлы поручили сделать Ясемен. У нас было намерение за два дня до показа пьесы дать телеграмму Джабарлы и, встретив его в Евлахе, привезти на машине в Агдам. В селах и колхозах заранее объявили, что к ним едет писатель, создавший пьесу о матером кулаке Гаджи Ахмеде.
Имя Джабарлы было, пожалуй, самым популярным в народе. Не было семьи (и это я говорю не ради красного словца!), в которой бы новорожденного не нарекли именем героев Джабарлы. И мы с Кеклик нашу дочку назвали Алмас — по имени героини его одноименной пьесы. В предвкушении радостной встречи с писателем, которого я лично знал, в приподнятом настроении я проводил собрания в низовых партячейках. Однажды, возвращаясь с очередного собрания в Геоктепе, мы проезжали по дороге, ведущей в Эйвазханбейли. Я увидел бредущую по дороге женщину со слезами на глазах. Желая помочь ей, фаэтонщик придержал лошадей и с моего согласия предложил ей место в фаэтоне. Она подняла голову, и я узнал Бике-ханум. На мой вопрос, что с ней, она расстегнула ворот кофты и достала клочок бумаги, который протянула мне: кто-то сообщал Бике-ханум, что ее деверь Гасан-бек скончался от разрыва сердца.
Я помог Бике-ханум взобраться в фаэтон, и мы поехали в Эйвазханбейли. Я узнавал знакомые места, где часто проходил, гоня перед собой коров и буйволиц Алимардан-бека.
Фаэтон остановился у бекского дома. Я взбежал на второй этаж, где была комната Гасан-бека. Постоял на пороге, вспоминая былые годы; не смог сдержаться — заплакал.
Распрощавшись с Бике-ханум и не найдя слов, чтобы утешить ее, вернулся в Агдам.
И дома я неожиданно увидел Багбани. Не застав меня, он терпеливо дожидался моего возвращения. Обычно улыбчивый, на этот раз он выглядел хмурым и озабоченным.
— Что случилось, уважаемый поэт?
— Я хотел тебе сказать, что меня вот уже третий раз вызывают в город.
— Кто и с какой
